— Итак, господин Пернат, расскажите-ка, чем же вы занимаетесь целый день?
— Я думаю, вас это не касается, господин Очин, — ледяным тоном ответил я.
Он плотно сомкнул веки, выждал мгновение и нанес молниеносный удар:
— Давно ли графиня крутит любовь с Савиоли?
Я уже слышал нечто подобное раньше и даже бровью не повел.
Он ловко пытался запутать меня в противоречивых показаниях перекрестными неожиданными вопросами, однако, как бы мое сердце ни подпрыгивало к горлу от страха, он ничего не сумел выжать из меня, и я продолжал твердить одно и то же, что никогда не слышал имени Савиоли, с Ангелиной меня в детстве подружил мой отец, и она даже заказывала у меня не раз камеи.
Несмотря на это, я хорошо знал, что полицейский советник видит, как я ему лгу, и в душе кипит от ярости, не в силах выбить из меня ни одного показания.
На минуту он задумался, затем притянул меня за пиджак вплотную к себе, предостерегающе ткнул пальцем в сторону левого бюро и прошептал мне в самое ухо:
— Атанасиус! Ваш отец был моим лучшим другом. Я хочу вас спасти, Атанасиус! Но вы расскажете мне о графине все. Слышите — все.
Я не понял, что это должно было значить.
— Что вы этим хотите сказать — я хочу вас спасти? — громко спросил я.
Косолапый ботик с досадой стукнул об пол. Лицо полицейского советника посерело от злости. Он приподнял верхнюю губу. Стал выжидать. Я знал, что он немедленно набросится на меня снова (его метода нападать врасплох напоминала мне Вассертрума), и тоже ждал — я заметил, что козлиная образина, владелец косолапой ноги, нетерпеливо вытягивает шею из-за письменного бюро. Затем полицейский советник внезапно перешел на пронзительный вопль:
— Убийца.
От изумления я потерял дар речи.
Козлиная образина с угрюмым видом снова скрылась за горами папок на бюро.
Даже господин полицейский советник был весьма поражен моей выдержкой, но искусно скрыл это: придвинул стул и предложил мне сесть.
— Значит, вы отказываетесь дать мне нужные сведения о графине, господин Пернат?
— Я не могу их дать, господин советник, по крайней мере, в том смысле, в каком вы их ждете. Во-первых, я никогда не знал Савиоли, а во-вторых, я твердо убежден, что если графиня обвиняется в измене мужу, то это просто злой навет.
— И вы готовы подтвердить это под присягой?
У меня перехватило дыхание.
— Да! В любое время.
— Хорошо. Гм.
Пауза затянулась — полицейский советник, казалось, напряженно размышляет.
Когда он снова взглянул на меня, в его гримасе застыло притворное сострадание. Невольно мне вспомнился Хароузек, едва полицейский со скрытой слезой в голосе произнес:
— Все-таки вы можете сказать мне, Атанасиус, мне, старому другу вашего отца, мне, носившему вас на руках, — я едва не расхохотался — он был старше меня самое большее лет на десять. — Это ведь была самооборона, Атанасиус, правда?
Снова над бюро вспрянула козлиная образина.
— Какая самооборона? — спросил я недоуменно.
— Против этого… Зотмана! — крикнул советник прямо мне в лицо.
Фраза поразила меня, как удар клинком, — Зотман! Зотман! Часы! Фамилия Зотмана была выгравирована на часах!
У меня вся кровь прихлынула к сердцу — негодяй Вассертрум дал мне часы, чтобы на меня пало подозрение в убийстве!
Полицейский советник тут же сбросил маску, оскалил зубы и плотно смежил веки:
— Итак, вы признаетесь в убийстве, Пернат?
— Все это ошибка, ужасная ошибка. Ради Бога, выслушайте меня. Я объясню вам, господин советник! — воскликнул я.
— Сообщите мне все насчет графини, — резко прервал он меня. — Этим вы облегчите свою участь.
— Но мне больше нечего сказать, кроме того, что я говорил прежде: графиня невиновна.
Он стиснул зубы и повернулся в сторону козлиной образины:
— Пишите: итак, Пернат признается в убийстве страхового агента Карла Зотмана.
Бешеная ярость овладела мной.
— Сука полицейская! — взревел я. — Да какое вы имеете право!..
Мои глаза высматривали предмет потяжелее.
В следующий миг я был схвачен двумя «фараонами», и на меня надели наручники.
Полицейский советник надулся, как кочет на навозной куче.
— И часы? — Он вдруг взял в руку часы с помятым корпусом. — Бедняга Зотман был еще жив, когда вы обобрали его, или нет?
Я совершенно успокоился и твердым голосом дал показания для протокола:
— Часы сегодня утром мне подарил старьевщик Аарон Вассертрум.
Раздался взрыв громкого хохота, и я увидел, как косолапый фетровый ботик отплясывает веселый танец под бюро.
Под конвоем жандарма, державшего винтовку с примкнутым штыком, я шел в наручниках по городу, озаренному вечерними огнями.
Уличные мальчишки горланящей гурьбой стискивали нас с обеих сторон, женщины распахивали окна и, грозно потрясая поварешками, бросали мне в спину проклятья.
Уже издалека я увидел громоздкий каменный куб здания суда с надписью на фронтоне:
...КАРАЮЩИЙ МЕЧ ПРАВОСУДИЯ –
ЗАЩИТНИК ВСЕХ ЧЕСТНЫХ ЛЮДЕЙ
Потом меня встретили гигантские ворота и вестибюль, где отдавало кухонным зловонием.
Бородатый мужчина с саблей на боку, босоногий, в форменном мундире и фуражке, в длинных кальсонах, связанных тесемками над лодыжками, встал, отставил в сторону кофейную мельницу, которую он зажимал меж колен, и приказал мне раздеться.
Затем он обыскал мои карманы, вытащил все, что в них было, и спросил, нет ли у меня паразитов.
Услышав отрицательный ответ, он снял с моего пальца перстень и сказал, что все в порядке, можно одеваться.