Голем - Страница 70

Там, наверху, то, что должно было быть моей комнатой, я узнал ее по цвету обоев. От них только одна полоска осталась.

А вот и примыкавшая к ней студия Савиоли. В душе я вдруг ощутил полную пустоту. Странно! Ателье… Ангелина!.. Как далеко, как бесконечно далеко ушло все это от меня в прошлое!

Я обернулся — от дома, где жил Аарон Вассертрум, не осталось камня на камне. Все сровняли с землей — лавку старьевщика, подвальную конуру Хароузека… все, все.

«Человек ступает туда, как тень», — вспомнил я фразу, где-то когда-то вычитанную.

Я спросил рабочего, не знает ли он, где теперь живут те, кого отсюда выселили, — может быть, он знаком с архивариусом Шмаей Гиллелем?

— Немецкий не понимай, — ответил он.

В благодарность я дал ему гульден, и хотя он тут же понял немецкий, но ничего не мог мне толком сказать.

И никто из его друзей.

Может быть, в «Лойзичеке» что-нибудь знали?

«Лойзичек» был огорожен. Это означало, что там шел ремонт.

Тогда разбужу кого-нибудь из соседей. Может, удастся?

— Ни одной собаки вокруг, не то что людей, — ответил рабочий. — Запрещено властями. Из-за тифа.

— А «Унгельт»? Он-то все-таки открыт?

— Закрыли.

— Точно?

— Точно.

Я наугад назвал несколько имен лоточников и продавщиц табака, живших поблизости, потом назвал Цвака, Фрисляндера и Прокопа.

И каждый раз рабочий качал головой.

— Может, Яромира Квасничку знаете?

Рабочий насторожился:

— Яромир? Глухонемой?

Я возликовал. Слава тебе Господи! По крайней мере, один знакомый нашелся.

— Да, глухонемой. Где он живет?

— Кажись, картинки вырезает? Из черной бьюмаги?

— Да. Это он. Где его найти?

Насколько возможно, он подробно описал ночное кафе в центре города и тут же снова взялся за лопату.

Больше часа плутал я по мусорным полям, балансировал на шатучих досках, пролезал под балками, перегородившими улицу. Весь еврейский квартал превратился в одну сплошную каменную пустыню, как будто город начисто разрушило землетрясение.

Задыхаясь от волнения, покрытый грязью, с разорванными башмаками я наконец выбрался из этого лабиринта.

Два-три ряда домов, и я очутился перед нужным притоном.

Над входом было написано: «Кафе «Хаос».

Безлюдный крошечный подвальчик, где едва хватало места для трех-четырех столов, придвинутых к стене.

В середине зальцы на колченогом бильярде спал, похрапывая, кельнер.

Водрузив перед собой корзину с овощами, базарная торговка клевала носом над стаканом с каким-то пойлом.

Кельнер наконец соизволил подняться и спросить, что мне угодно. По его наглому взгляду, которым он окинул меня с головы до ног, я сразу понял, что выгляжу как оборванец.

Я посмотрел в зеркало и ужаснулся: чужое бескровное лицо, помятое и серое, как замазка, с всклокоченной бородой и спутанными длинными волосами уставилось на меня.

— Не бывает ли здесь Яромир? — спросил я и заказал чашку кофе.

— Ньи знайю-у, где его черти носят, — зевая, ответил он. Он лег на бильярд и снова захрапел.

Я снял со стены газеты и стал ждать.

Буквы разбегались по полосе, как муравьи, и я ни слова не понимал из того, что читал.

Время шло, и за окнами уже всплывала внушающая опасение глубокая темная голубизна, предвещавшая погребку с газовым освещением наступление рассвета.

Иногда появлялись полицейские с зеленовато сверкающими султанами на шляпах и неспешным грузным шагом снова исчезали на улице.

Вошли трое солдат, бледных от бессонной ночи.

Дворник заказал шнапс.

Наконец появился Яромир.

Он так изменился, что я поначалу совсем не узнал его — глаза тусклые, передние зубы выпали, волосы жидкие, а за ушами глубокие темные впадины.

После столь долгого отсутствия я был так рад увидеть знакомое лицо, что вскочил, подошел к нему и пожал ему руку.

Он вел себя невероятно робко и без конца оглядывался на дверь. Жестами я всячески пытался ему объяснить, что рад встрече с ним. Казалось, он долго мне не доверял.

Но, задавал я себе вопрос, почему он все время делает одно и то же движение рукой, точно не понимает меня?

Как мне только объяснить ему?!

Стоп! Идея!

Я достал карандаш и нарисовал одно за другим лица Цвака, Фрисляндера и Прокопа.

— Что? Их больше нет в Праге?

Он оживленно стал размахивать руками в воздухе, с помощью ужимок показывая, что считает деньги, а его пальцы замаршировали по столу, и он ударил себя по тыльной стороне руки. Я догадался: все трое, вероятно, получили от Хароузека деньги и теперь отправились по свету в качестве торговой компании с расширенным театром марионеток.

— А Гиллель? Где он живет? — Я нарисовал лицо архивариуса, его дом и знак вопроса.

Знака вопроса Яромир не понял — он не умел читать, но догадался, чего мне от него надо, взял спичку, бросил ее будто бы вверх, и она, как у ловкого фокусника, исчезла.

Что это значит? Гиллель тоже уехал?

Я нарисовал еврейскую Ратушу. Немой резко замотал головой.

— Гиллеля больше там нет?

— Нет! (Он покачал головой.)

— Где же он?

Повторился фокус со спичкой.

— Небось он говорит, что господин уехал, и никто не знает куда, — наставительным тоном сказал дворник, все это время с любопытством следивший за нами.

От страха у меня сжалось сердце — Гиллель уехал! Теперь я один как перст на земле. Все поплыло у меня перед глазами.

— А Мириам?

Моя рука так сильно дрожала, что я долго не мог нарисовать лица, похожего на ее лицо.

— Мириам тоже исчезла?