Голем - Страница 9

Естественным следствием этого был поток пациентов, обращавшихся к доктору Вассори за помощью.

Если теперь кто-то приходил к нему и просил обследовать его, доктор Вассори с коварной осмотрительностью немедля приступал к делу.

Он прежде всего проводил обычный опрос больного, но, чтобы потом во всех случаях выйти сухим из воды, всегда искусно записывал ответы, относящиеся только к глаукоме.

И осторожно выведывал, не ставился ли диагноз когда-нибудь раньше.

В ходе беседы он как бы невзначай замечал, что к нему обратились с настоятельной просьбой из-за границы срочно приехать с целью принять участие в серьезном научном совещании, и поэтому завтра он уже должен отбыть.

С помощью офтальмоскопа с электрическим световым лучом он умышленно заставлял страдать больного, пока тот мог терпеть.

Все с умыслом! Все с умыслом!

Когда опрос оканчивался и пациент задавал обычный робкий вопрос, нет ли оснований для опасений, доктор Вассори делал свой первый шахматный ход.

Он садился напротив больного, выдерживал минутную паузу, а затем солидным и звонким голосом выдавал фразу: «В самом ближайшем времени полная слепота обоих глаз неизбежна!»

Следующая за этим сцена, разумеется, была ужасна. Почти всегда люди падали в обморок, плакали и кричали или в диком отчаянии бросались на пол.

Зрение потерять — все потерять.

И если повторялась обычная картина, когда несчастная жертва охватывала колени доктора Вассори и, умоляя, спрашивала, неужели на всем божьем свете больше не от кого ждать помощи, этот выродок делал второй ход в партии и преображал самого себя в Него — Бога, который мог бы спасти!

Мастер Пернат, весь мир — шахматная доска!

Немедленная операция, говорил доктор Вассори после некоторого раздумья, вероятно, единственное, что могло бы спасти. И с диким, необузданным тщеславием, внезапно охватывавшим его, он расхаживал, захлебываясь в безудержном потоке красноречия, живописно многоглаголя о том или ином случае, имеющем необычайно большое сходство с данным случаем.

Он буквально наслаждался ощущением, что его принимали за своего рода высшее существо, в руце коего находились добро и зло его ближних.

Но беззащитная жертва сидела перед ним сломленная, сердце полнилось жгучими вопросами, холодный пот выступал на лбу, и она не решалась хотя бы раз прервать его из страха рассердить единственного, кто еще в силах спасти.

И, говоря, что он, к сожалению, может приступить к операции только через несколько месяцев, когда вернется назад, доктор Вассори заканчивал свой монолог.

«Надо надеяться, — заключал он, — в таких случаях всегда нужно надеяться на лучшее, что к тому времени еще не будет поздно».

Ну и конечно, больные в ужасе вскакивали, объясняли, что ни за что не хотят откладывать операцию даже на день, умоляюще просили совета, к какому хирургу, делающему ее, можно обратиться в городе.

Тут-то и наступало время, когда доктор Вассори наносил решающий удар.

В глубоком раздумий он расхаживал по кабинету, горькие складки бороздили его чело, и наконец огорченно шепотом он произносил, что вмешательство со стороны другого врача приведет, к сожалению, к повторному освещению глаза электрическим светом, а это — естественно, пациент знает сам, как болезненна такая процедура из-за ослепительного луча, — может подействовать прямо-таки роковым образом.

Итак, другой врач полностью исключается, поскольку среди хирургов редко кто владеет необходимым навыком. Именно потому, что врач должен заново обследовать глаз по истечении долгого времени, дав успокоиться зрительному нерву, хирургическое вмешательство откладывается…

Хароузек сжал кулаки.

— На языке шахматистов это мы называем «цугцвангом», дорогой мастер Пернат! То, что следовало дальше, снова оказывалось цугцвангом — партия шла к форсированному окончанию.

Полуобезумевший от отчаяния пациент умолял доктора Вассори, чтобы тот проявил сострадание, отложил бы на день свой отъезд и провел операцию сам. Жуткий, мучительный страх каждую минуту лишиться зрения действовал все же еще больше, чем страх мгновенной смерти, и это было, конечно, самым ужасным, что можно себе представить.

И чем больше выродок ерепенился и жаловался — дескать, отсрочка отъезда принесет ему неимоверные убытки, тем выше ставки добровольно предлагали больные.

Когда наконец сумма казалась доктору Вассори достаточно большой, он соглашался и в тот же день, прежде чем случайность могла раскрыть его карты, наносил обоим здоровым глазам у людей, достойных сострадания, непоправимый ущерб, оставляя то постоянное ощущение слепоты, которое превращало жизнь в сплошную муку, но каждый раз ему удавалось замести следы своего преступления.

Благодаря таким операциям на здоровых глазах доктор Вассори умножил не только свою славу и репутацию выдающегося врача, которому всегда удавалось предотвратить угрозу слепоты, — это в то же время утоляло его ненасытное сребролюбие и тешило тщеславие, когда наивные жертвы с ограбленными карманами и таким же зрением смотрели на него как на заступника и благословляли как спасителя.

Человек, всеми нитями связанный с гетто и вросший в него бесконечными невидимыми и тем не менее неодолимыми корнями, наученный с детства подстерегать в засаде как паук, знавший в городе всех и каждого и в любом пустяке угадывавший и видевший насквозь их отношения и денежные связи, — только такой человек — пусть его называют чуть ли не «полуясновидцем» — мог долгие годы совершать подобные мерзости.